«Мы не боялись даже смерти». Рассказ об одной из страниц «Сумгаита»
AnalitikaUA.net. Публикуем рассказ об одной из самых героических страниц «Сумгаита» – сопротивлении, оказанном погромщикам семьями Трдатян и Товмасян.
Этот рассказ, впервые опубликованный в газете «Зеркало мировой прессы» (1991 год, 7-13 марта), поражает силой духа, мужеством и храбростью сумгаитских армян, вынужденных вступить в неравный бой с сотнями погромщиков и убийц, и победивших в нем. Они спасли свои семьи, поэтому даже смерть в этой схватке была равноценна победе. Как писал исследователь «сумгаита» Самвел Шахмурадян, «„Сумгаит” – это не только история погрома, это не просто трагедия, это история выпрямления человеческого духа, история победы человеческого над звериным. Несколько „сумгаитских” дней спрессовали в некотором смысле историю рода человеческого, историю борьбы Добра и Зла».
Рассказ Ишхана ТРДАТЯНА – лучшее тому подтверждение.
27 февраля была демонстрация, прошла она вечером, в седьмом часу, по улице Мира. Вдруг к нам подбежал старший сын Османовых, наших соседей по подъезду, и говорит: «Вы что, с ума сошли? Армяне, а сидите и играете, как ни в чем не бывало. А там такое творится! Вы не боитесь?». Я говорю: «Что там такое? Что творится? У них руки коротки, до армян не доберутся».
28 февраля утром, часов в десять, отец вышел из дома купить сигарет. Вернулся минут через десять, говорит: «Там такое творится – ни одной целой витрины, все поломали и разграбили». Часа в три толпа пришла к нам во двор. В толпе было много подростков 14-16 лет, но были и постарше – до 30 лет. Это были азербайджанцы. Перед нашим домом стояла палатка, так как семья Халафянов из соседнего дома отмечала сорок дней смерти Миши Халафяна. Там, кстати, была милиция, был участковый, они как бы поддерживали порядок, а скорее всего пыль в глаза пускали. После того как милиция «упросила» толпу разойтись, я спустился во двор и попросил двух ребят-азербайджанцев сходить за Игорем, моим братом. Но они вернулись без Игоря. Часа через полтора толпа, человек 100-150, вновь заполнила наш двор, они подошли к 5-му дому, к палатке, где должны были отмечать сорок дней Миши Халафяна, стали валить все в кучу и подожгли. В это время я увидел в окно, как из третьего подъезда выбежал мужчина в зеленой пижаме. Они его начали бить ногами; били деревянными брусками, пока он не потерял сознание. Я знал его – это был дядя Саша Аванесян, он жил напротив, на третьем этаже.
После всего увиденного первая мысль была – как-нибудь обезопасить жену и детей, вывести их из квартиры. Но не успели мы что-либо предпринять, как раздался топот, грохот в подъезде, крики и шум. Толпа вбежала к нам в подъезд. И я подумал: уже поздно, никуда мы не денемся. В квартире были я, мой покойный отец, мама, жена и двое моих детей, Артур и Аркадий, одному шел шестой годик, а другому – пятый. Когда раздался шум в подъезде, я выскочил и услышал голос соседки, Османовой Туры, которая тоже выбежала на шум и крикнула: «Здесь армяне не живут! Что вам здесь надо?» А снизу раздался вой: «Как не живут! В восьмой квартире живут и в двенадцатой!». Толпа стала быстро подниматься по лестнице. У нас в подъезде действительно проживали две армянские семьи. Одну квартиру – Адамяна Гранта – они назвали точно: восьмая, а в двенадцатой квартире жили Гусейновы, мы же жили в шестой. Буквально через несколько секунд после того, как они проскочили наверх, раздался крик: «Эй, не двенадцатая квартира, а шестая!». Тут я понял, что это конец.
Они стали ломать нашу дверь и кричать: «Откройте дверь! Предъявите паспорта!». А я им через дверь говорю: «Вы что, представители прокуратуры? Ничего я вам предъявлять не буду». Тут они начали чем-то долбить дверь, и я решил посмотреть в глазок. Я нагнулся к дверному глазку, но, заметив что-то черное, сразу отпрянул – в глазок воткнулся лом, острие которого вонзилось мне в переносицу. Тотчас же хлынула кровь. А рядом стояли все наши – отец, мать, жена, дети. Малыши перепугались и начали кричать, плакать. Я сказал жене: «Быстрее уведи их в комнату!» А мать попросил принести мокрое полотенце. Пока мать несла полотенце, я сказал отцу: «Чего стоишь? Неси топоры!» Отец сразу пошел на балкон и принес топоры. Взял я, значит, средний топор, а отец взял себе большой, матери же достался маленький топорик.
Как только они вышибли нашу дверь, я с топором в руках бросился на эту толпу, нанес несколько ударов обухом, но топорище провернулось у меня в руках, и я продолжал бить острием и в спину, и по головам. Нанося эти удары, я довел толпу до первого этажа, где образовалась свалка. В свалку я уже не полез, не рискнул. Когда я возвращался, то получил удар по голове. Поднял голову, чтобы выяснить, кто там наверху. В этот момент они ударили меня второй раз. Били заточенными ломиками, точнее бил один, у которого был длинный лом. После второго удара ломом я начал падать, и почувствовал, как меня поддержали – это мать с женой затащили меня домой.
После того, как я обтерся и вышел на лестничную площадку, я увидел, что готовится вторая атака. Но на этот раз их было человек 15-16. Я обратил внимание, что в руках у жены что-то есть. Когда началась атака, жена стала швырять содержимое тазика им в лицо. Внизу заорали: «Режет, разъедает глаза» Я спросил у жены: «Что это?» «Перец с солью», — ответила она. Тем самым жена при помощи перца и соли отбила вторую атаку.
Первое, что пришло мне в голову после их бегства, — надо обезопасить жену и детей. Я постучал обухом топора в пятую квартиру, которая находится рядом с нашей, и попросил: «Шовкет, возьми к себе хотя бы детей». Жена с детьми забежали к Шовкет и закрылись. Мама моя не захотела идти с ними и решила остаться в квартире, чтобы помогать нам. Буквально через несколько минут после ухода жены и детей раздался невероятный грохот. В нашей квартире имелись окна со стороны обоих балконов, кухни и маленькой спальни, и они решили забросать нас камнями. Сначала они бросали только камни. Таких камней у нас в городе не было. Шлакоотвальные камни, которые привозят с завода БТЗ на шлакоотвал. Понятно, что их завезли специально.
Вдруг я услышал сверху голос. Смотрю – Товмасян Рафик. Когда я его увидел, мне стало как-то легче – значит, мы уже не одни, нас уже не трое, а четверо. Я спросил Рафика: «Кто еще есть дома?». Он говорит: «Тесть». Тестем Рафика был Адамян Грант. Тут я и говорю: «Теперь нас пятеро – нам бояться нечего. Пусть попробуют взять». Я обрадовался Рафику не только потому, что нас стало больше, но и потому, что я очень верил ему; я с ним прожил много лет в этом доме. Он был отличным парнем. Рафик жил этажом выше в восьмой квартире. Услышав шум, он выскочил с топором. И тут началась новая атака. Нас забрасывали уже не только камнями, но и обрезками труб, железками. Мы договорились с Рафиком держать оборону и сверху, и снизу.
Когда они начали атаковать, я увидел среди них человека в черном плаще с погончиками. Он стоял внизу, впереди всех, выделяясь высоким ростом и лысиной. В правой руке у него был нож. Поднимается по лестнице и говорит: «Ну, сейчас мы до вас доберемся». А я ему отвечаю: «Доберешься. Ты поднимись сначала, скотина, а потом до меня доберешься». И добавил еще кое-что матерное по-азербайджански. За этим типом шел такой маленький, курчавый, в болоньевой черной куртке. Они поднимались, используя в качестве щита часть входной двери подъезда. Значит, поднимаются они, а Рафик стоит прямо напротив меня, несколькими ступеньками выше, а рядом стоит отец. Я был ближе всех к этим вандалам. У меня и у отца были топоры в руках. Я сказал Рафику: «А ну-ка, врежь им!». В этот момент лысоватый как раз немного отодвинул свой щит, и Рафик ударил его сверху вниз. Тот вскрикнул, выпустил щит, схватился за переносицу и бросился бежать.
Прошло минут пять. В это время начала подниматься другая группа людей, не те, что были в прошлый раз. Шли человек 10-15, а впереди такой солидный мужчина в возрасте в пальто и ондатровой шапке рыжего цвета. Я ему крикнул: «А тебе что надо? У тебя что, семьи нету, что ли?» А он мне тихо в ответ: «У меня все есть. Я под ломом сюда зашел. Облей меня чем-нибудь и я отсюда уйду». Он поднимался первым, остальные поджидали его внизу. Мама принесла ведро воды, я облил его, а он начал кричать: «А-а-а! Горю! Меня облили!» Те, что стояли внизу, расступились, и он выбежал.
Я сказал отцу: «Пока ничего нет, я схожу на кухню и посмотрю, кто там внизу стоит». И прошел на кухню. И тут же в меня полетела бутылка с зажигательной смесью. Она попала мне прямо в лоб и щеку. Жидкость пролилась на меня, и тотчас же воспламенилась одежда, вспыхнули усы. Мать, в руках которой по чистой случайности оказалось ведро воды, окатила меня. Сгоряча я не почувствовал запаха, кроме того, у меня еще кровоточил нос. Я спросил у матери: «Что это было?» «Бензин, сынок», — ответила она.
Видимо, они увидели кого-то из нас в кухонном окне и начали забрасывать кухню камнями и обрезками труб. Я стал на кухне рядом с холодильником таким образом, чтобы меня не было видно с улицы, а я их видел. Уже стемнело, было около половины восьмого вечера, а нападение на нас началось в полшестого. Я заметил у костра солидного мужчину – полный такой, в пальто серого цвета, лет пятидесяти, не меньше, без головного убора, волосы седые; и он командным жестом как бы приказывал идти вперед.
По этому жесту я понял, что сейчас они вновь начнут штурмовать подъезд. И толпа бросилась выполнять его приказ. Кстати, они меня прозвали «вахши», то есть зверь. Я быстро перебежал к выходу. Рафик был уже на месте. Смотрю, вновь этот маленький, кучерявенький, в черной курточке, вжался в угол, как суслик, и говорит: «Сопротивляйся, сопротивляйся, я твою мать…» А я ему: «Иди к своей, козел! Она к тебе ближе – дешевле обойдется». А он стоит внизу метрах в в шести от меня и продолжает: «Подожди, — говорит, — мы доберемся до твоей жены, сначала ее изнасилуем, потом из детей твоих шашлык сделаем, мать твою…, а потом тебя заживо сожжем». Я крикнул матери по-армянски, чтобы она подала мне камень. Мать носила нам ползком камни, которые забрасывали к нам в квартиру. Я стал швырять камнями в кучерявого. Рафик бросал сверху, а я от наших дверей. Так мы отбили третью атаку.
Когда они убежали, зазвонил телефон. Это была сестра матери, Ангин. Мама закричала ей в трубку: «Ангин, здесь такое творится!.. Нас режут, нас хотят сжечь!.. Всю квартиру разрушили!..». Только мать положила трубку, как я услышал душераздирающий вопль, который доносился снизу. Это был крик человека, которого рубят на куски. Буквально через несколько минут я уже услышал тихий выдох умирающего человека: «а-а-а…». «Неужели это голос Арушаняна Володи?» — подумал я. «Пап, по-моему, там Володю убили», — сказал я отцу.
Через некоторое время они снова полезли в подъезд, в руках у них в качестве щитов были части от мебели. Я понял, что это из квартиры Арушаняна Володи… На этот раз их было человек 10-12; они прикрывали голову щитами, чтобы мы не попали в них камнями. Я не выдержал и рванул на них с топором. Только я нанес удар по мебельному щиту, смотрю, по второму уже бьет отец. От удара отца он раскололся на две части, а Рафик в это время бил их сверху трубой. Удивительно, что в этой каше Рафик ни разу не задел нас, доставая этих сволочей. Вдруг сверху что-то шурануло. По брызгам, которые полетели на меня, я понял – кипяток. И тут раздался голос дяди Гранта: «Ну, как я их?». Я говорю: «Отлично! Все великолепно!» А он: «У меня там еще греется для них Сейчас будем кипятком их шпарить» Потом добавил: «У меня еще и кислота приготовлена. Смотрите, чтобы вас не обрызгало».
Прошло минут пятнадцать, и атака возобновилась. Вдруг через подъездное окно третьего этажа влетел увесистый шлакоотвальный камень. Рафик не успел отскочить, и камень попал ему в лицо. У него сразу же из носа хлынула кровь. Я бросил ему мокрое полотенце, которое было у меня в руках, чтобы он вытерся.
К этому времени у всех у нас были разные раны: у отца была повреждена рука, у матери на голове были раны от камней, но эта женщина в свои 62 года продолжала ползком собирать камни и подносить их нам. Потом, спустя полтора месяцы, на ее теле были все еще синяки.
Началась новая атака. Каждый раз нападавшие менялись. Я уже знал, что ими командует седоволосый мужчина в сером пальто. Они вошли в подъезд и, подбадривая себя криками, стали подниматься. Я послал маму за соляркой, которая была на балконе, но не дождался ее. Я успел ударить одного по голове, как кто-то схватил меня за ворот и начал стягивать вниз. Это был мужик покрупнее меня, а у меня рост 183-184 сантиметра. Они меня пригнули и потащили вниз. Топор остался на уровне ног, я бил их по ногам, но не сильно, так как невозможно было размахнуться. Я уже почти падал, как вдруг почувствовал, что тянувшие руки разжались. Я оглянулся: за мной стояла мама с окровавленным топором. Она ударила его топором прямо в лоб. Этот верзила схватился за голову и закричал. Они его потащили прочь. Атака захлебнулась.
Вдруг прибежала мама с криком: «Ишхан, Ишхан, стена! Там в зале грохот какой-то у стены». Прихожу к стене в гостиной, а там у нас ковер висел, вижу, ковер уже выпятился. За стеной жила соседка-армянка, которую звали Арпик. Я сдернул ковер со стены, смотрю, уже небольшая дыра, которую пробили с той стороны ломом. В этот момент воспламенился наш балкон, который был обит деревянными досками. Оказывается, они бросили туда зажигательную смесь. Отец вернулся на лестничную площадку, а я подошел к дыре. Cмотрю, кто-то с той стороны ширяет острой заточенной трубой, а отверстие было уже диаметром около 20 сантиметров. Труба эта, на которой был заточенный наконечник, так и ходит взад-вперед. Я подкрался со стороны серванта левым боком, схватил трубу и выдернул ее из рук бившего. Я изменил свою позицию, стал чуть правее, чтобы выяснить, кто же это так усердно ширял трубою. Смотрю, стоит там один прямо рядом со стеночкой, притаился. Я подошел справа, развернул трубу наконечником в их сторону и сделал выпад в стоящего. Раздался душераздирающий крик, а я говорю: «Там сильнее кричали, но вы на это не обратили внимания». А те, что стояли рядом с ним, начали крыть меня матом и кричать: «Вяхши! Вяхши! Зверь, зверь! Это не человек!» «А вы люди, что ли?» — крикнул я им в ответ.
В это время мама позвала меня на балкон. Подходя, я увидел, что чья-то рука держится за подоконник застекленной веранды. Мать первая заметила, что кто-то поднимается на балкон. Кажется, это была левая рука. При этом снизу слышались подбадривающие крики: «Давай! Давай! Поднимайся!». Увидев руку нападавшего на подоконнике, я на четвереньках подкрался поближе и ударил по этой кисти чуть выше запястья. Раздался крик. Кисть продолжала цепляться за перекладину, а человек полетел вниз. Вряд ли он остался жив, потому что под балконом у нас была железная голубятня, на которую этот человек, видимо, и упал.
Тут меня позвала мама. Дыра в стене была уже диаметром 60-70 сантиметров. Я сказал отцу, чтобы он шел к стене и не дал оттуда никому пролезть. Отец стал у серванта, который был рядом с дырой, и ждал «гостей». А там просунешь голову – без головы останешься. Около получаса со стороны подъезда не было никакого движения, а тут они вновь зашевелились. Лишь только толпа стала подниматься, раздался какой-то звук и крики: это дядя Грант выплеснул на них какую-то жидкость. «Что это?» — спросил я. «Кислота», — ответил дядя Грант. Как только дядя Грант плеснул в них кислотой, снизу раздались дикие вопли.
Подъехала пожарная машина/ Я думал, что пожарнst брандспойтами разгонит толпу и поможет нам. Оказывается, пожарная машина приехала помочь не нам, а им. Как только машина остановилась, они сразу стали выдвигать лестницу на третий этаж. Одновременно они стали заливать нашу квартиру водой. Выяснилось, что и с другой стороны стояла пожарная машина и заливала водой нашу квартиру. Скоро вода в машинах кончилась, стало как-то тихо. Вдруг я услышал бульканье: они заливали в квартиру бензин через дыру в стене. Бензин быстро распространился по поверхности воды на всю квартиру. Я крикнул отцу с матерью: «Бегите оттуда!». Только успели родители выскочить из столовой, как они бросили в дыру зажженный факел. Вся квартира тотчас же вспыхнула. Мама носила воду, а я тушил огонь. Запахов я не чувствовал по-прежнему, да и дыма было немного, зато пламя было такое высокое, что толпа за окнами ликовала: «Горят! Горят! Шашлык будет из них!» — кричали они.
Как раз в это время они стали подводить к квартире дяди Гранта пожарную лестницу. Дядя Грант увидел и крикнул: «Рафик, быстро домой!». Из другой машины лестницу подводили к оконному проему подъезда на третьем этаже. Слышу, как дядя Грант комментирует: «Вижу, вижу, как один поднимается». «У тебя есть что-нибудь в руках?» — спросил я дядю Гранта. «Да, есть у меня топор хороший», — ответил он. Как только этот тип высунул голову в проем, дядя Грант дал ему по «чердаку», и он оттуда покатился кубарем вниз. Минуты через три спустился Рафик. «Ну, что там?» — спросил я его. «Трое их было, — ответил Рафик. – Ни одного не осталось». Он всех троих сбросил вниз. Затея с пожарными лестницами провалилась.
И вдруг сверху слышим голоса оставшихся там азербайджанцев: «Я вашу маму!.. Суки! Тут их всего пять человек, и вы не можете с ними справиться. А мы тут остались». Это они своим кричали с пятого этажа. А снизу им отвечают: «Иди сам отсюда попробуй! Ты там наверху стоишь, тебе что. Вы там стоите целые и невредимые, а вы посмотрите, что они с нами сделали, сил уже не осталось. Но ничего, мы до них доберемся». Один из троих спустился на четвертый этаж и вступил в переговоры с дядей Грантом. Дядя Грант сказал нам: «Они просят, чтобы мы их отпустили, обещают увести всю толпу». Я говорю тогда: «Рафик, ты встань в дверях, будем выпускать по одному». Дядя Грант и Рафик стали в дверном проеме своей квартиры с топорами, и мы стали в дверном проеме нашей квартиры с топорами. Был уже, видимо, второй час ночи. Я крикнул по-азербайджански: «Давайте, по одному, но чтобы в руках ничего не было, а то мы дадим вам топора». Тут спускается без оружия первый: плотный, в коричневом полушубке, чисто выбрит, лицо круглое, пухлое даже, видать, из состоятельной семьи был этот подонок. Я ему говорю: «Ты понял, что я тебе сказал?» А он отвечает: «Конечно, что я, совсем, что ли?» Потом пошел третий. Он миновал дядю Гранта и Рафика, но шел с ломом, опущенным вниз. «Я твою маму …!» — выругался я и с топором на него. Он сразу бросил лом. Я, конечно, мог его убить но я же не зверь, я человек.
Только они спустились, сразу же раздались крики внизу, и я сказал, чтобы мама уходила наверх. Тот, который спустился первым и чисто говорил по-русски, кричит снизу: «Ты уходи. Я – хозяин своего слова, ты спускайся и уходи». Я ему говорю: «Но ты же сказал, сука, что ты их уведешь!». А он: «Ну я же говорю тебе, что ты нам не нужен, уходи». «Куда, в эту толпу, – спрашиваю я, — чтобы вы меня сзади? Нет, лучше я здесь останусь» И он мне отвечает: «Ты нам и так уже дров наломал здесь. Ты лучше смотри, как мы будем ее здесь е…ь..». Я не понял, о ком идет речь. Вдруг смотрю — женщина.
После того, как они сказали, что будут сейчас насиловать женщину, в подъезд действительно вошла обнаженная женщина, на плечах у нее было детское одеяльце и больше ничего. Начала она потихоньку подниматься по лестнице, а сзади к ее спине приставлена длинная заточенная арматура. Ее толкают снизу и говорят: «Иди, сука». А я ничего не могу в них бросить, чтобы не задеть ее. Когда она поднялась чуть выше, я увидел, что у нее на лбу тушили окурки, в ожогах было все ее тело – даже ноги. Я спросил: «Ты хочешь наверх подняться?». Она мне отвечает: «Нет, тетю Эмму уже убили. И тебя сожгут». «Ну, меня еще надо взять. — говорю я. Женщина повернулась и ушла. Они, может, собирались прорваться вслед за ней, но она не захотела подняться, а, может, они хотели напугать нас ее видом и невменяемым состоянием. Хотя испугать нас чем-либо уже, наверно, было невозможно. Мы уже ничего не боялись. Мы не боялись даже смерти.
Когда она вышла из подъезда, я услышал голос того подонка в полушубке с пухлой мордой: «Ну, сейчас мы ее начнем насиловать». «Вы же звери! Вы не люди! Суки! Шакалы! Вы еще можете подходить к женщине в таком состоянии», — начал ругаться я. А в ответ услышал только женские стоны и крики. Но я не знаю, что они с ней делали, может, избивали или ширяли чем-то металлическим.
Наступило временное затишье. Я прошел на кухню и выглянул на улицу. Я увидел милицейский «уазик» и четырех милиционеров, которые стояли и грелись у костра; в костре же горели чьи-то вещи, мебель, имущество. Я вернулся к двери и говорю отцу: «Милиционеры заодно с ними». Настроение у меня уже было не то, что раньше. Я чувствовал, что силы покидают меня. А после того как я увидел эту женщину, мне стало плохо, я представил, что сделают с моей женой и детьми, если возьмут нас, если мы не выстоим. А тут еще милиция стоит вместе и греется. А они все лезут и лезут. Я понял, что все это было подготовлено заранее на государственном уровне.
Раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал голос Вартанова Бориса, моего дяди, родного брата мамы. Он спрашивает: «Ну как у вас там?» Я говорю: «Дядя, силы уже покидают нас. Если нас здесь прирежут или убьют, не оставляйте наши тела, заберите нас». Я простился с дядей и положил трубку. Почти сразу же вновь зазвонил телефон. Это был мой старший брат Павлик, он жил в четвертом квартале, недалеко от горкома партии. «Как ты?» — спросил он. Я объяснил коротко, что происходит. «К вам бронетранспортер выехал минут пять назад». «Никого тут нет», — говорю я и сам смотрю в окно кухни. И вижу, что метрах в ста от нас костер горят, БТР стоит, войска – я это ясно и отчетливо видел, так как кругом горели костры. И никто из этих подонков не подходил, не пытался помочь. Оказывается, как потом сказали, они ждали приказа. А какого приказа можно ждать в тот момент, когда истребляют людей?
Я сказал брату: «Воспитай детей моих, если я в живых не останусь». И положил трубку, не мог больше говорить. Потом я подошел к двери и слышу, как дядя Грант говорит: «Кажется, кто-то сверху лезет». Я оставил отца у наших дверей и поднялся сам наверх. Смотрю – юнец, лет 14-15, с трубой. Оказывается, они спускались с крыши через квартиру на пятом этаже, там никого не было. Этот парень начал размахивать трубой, пытаясь достать меня. Я его стукнул топором, и он свалился. Правда, ударил я его не лезвием топора, а обухом. Потом спустился вниз и говорю: «Там больше никого нет». У отца из уха шла кровь, у него лопнула от удара барабанная перепонка и рука была повреждена. А я чувствую, что не могу уже, силы уходят. Я говорю: «Отец, ослаб я что-то». А он успокаивает меня: «Не волнуйся, все будет хорошо».
Я откинулся на дверь и начал сползать на пол. Потерял сознание. Больше ничего не помню…
…Только через неделю я узнал, что от ран скончался мой отец, погиб Рафик Товмасян. Остальные все живы, хотя дядя Грант был искалечен не меньше меня. Главное – мы защитили женщин и детей. До них гады не добрались. Узнал я также, что только из нашего, шестого дома в тот день погибли семь армян…
23 ноября 1988г., Ереван.
Источник: Panorama
