Россия возвращается… Западная пресса разгадала «месседж» церемонии открытия Олимпиады в Сочи

AnalitikaUA.net. Вечером 7 февраля 2014г. (в символические 20:14 по московскому времени) на стадионе «Фишт» в Сочи состоялась церемония открытия XXII зимних Олимпийских игр. Перед трибунами прошли 3000 атлетов и членов сборных из почти 90 стран. Право зажечь огонь Олимпийских игр досталось трехкратному олимпийскому чемпиону, президенту Федерации хоккея России Владиславу Третьяку и трехкратной олимпийской чемпионке по фигурному катанию Ирине Родниной. Оргкомитет зимних Олимпийских игр в Сочи обнародовал данные об аудитории телевизионной трансляции церемонии открытия Олимпиады. Согласно информации, телевизионную трансляцию посмотрели 3 миллиарда человек.

Представляем аналитическую статью обозревателя российского издания «Лента.ру» Александра Артемьева о том, что западные журналисты увидели в церемонии открытия XXII зимних Олимпийских игр в Сочи. Материал приводим без сокращений и изменений.

Прошедшая в пятницу, 7 февраля, церемония открытия зимних Олимпийских игр в Сочи на Западе была принята безоговорочно на ура — если говорить только об эстетической ее составляющей. Однако шоу, устроенное Константином Эрнстом, несло и важный идеологический заряд: сам автор называет представление рассказом об истории России на современном образном языке. За рубежом считают, что это была попытка избавиться от «неудобной правды» прошлого. «Лента.ру» разбиралась во впечатлениях иностранцев.

«Язык стадиона предусматривает объемные в буквальном и переносном смысле образы и довольно прямые метафоры. Исходя из этого соображения, мы сели и стали обмениваться своими метафорами разных эпох и образами России», — так прокомментировал открытие Олимпиады в Сочи креативный продюсер церемонии Константин Эрнст (он был и одним из авторов сценария). Грандиозная постановка на олимпийском стадионе «Фишт» стала выражением любви к России, заявил Эрнст. Похоже, ему удалось добиться желаемого эффекта — «интимной и величественной постановкой» называет представление в Сочи спортивный корреспондент британской The Guardian Оуэн Гибсон.

Мнения комментаторов по поводу того, о какой именно России толкует Эрнст, разошлись. Тот же Гибсон делится благостными соображениями: тем, кто устал от разговоров о вопиющей коррупции, угрозе терактов, жесточайших мерах безопасности, «позоре антигейского законодательства», положении с правами человека в России и «путинского мачизма», церемония подарила «освежающий эффект». Она как минимум «стала попыткой подчеркнуть и другую сторону национального характера». «Эстетическим и аполитичным туром по прошлому России» называет олимпийскую церемонию Макс Седдон, пишущий для портала BuzzFeed. Для него «большим утешением» стало «тактичное упущение Второй мировой войны» с учетом того, «как агрессивно Кремль использует свою монохромную интерпретацию истории» (в действительности упоминание о Великой Отечественной было максимально сокращено в связи с требованиями МОК, поскольку Олимпиада — праздник мира).

Правда, таких доброжелательных оптимистов среди репортеров, следивших за церемонией открытия и не ограничившихся простым перечислением акробатических номеров и визуальных спецэффектов, оказалось не так уж много.

«Шоу представляло собой весьма специфический взгляд на Россию — глянцевый, скрывающий самые жестокие части ее истории», — пишет отправившаяся в Сочи редактор The New Republic Юлия Иоффе. Для постановщиков церемонии, продолжает она, «родной город Путина, Санкт-Петербург, к примеру, — это корабли и марширующие кадеты, а не кости и болота, на которых он был построен».

«Малевич и конструктивисты заслужили прославления, хотя революция, приведшая их к успеху, в конце концов повернулась к ним спиной, а их искусство было заклеймено как контрреволюционное», — рассуждает Иоффе. И фиксирует характерную для нынешнего времени «горькую иронию русской гордости за своих артистов». К примеру, один из самолетов «Аэрофлота» назван именем поэта Осипа Мандельштама, сгинувшего в ГУЛАГе в 1938-м. Вот и на открытии Игр нашлось место для Сергея Дягилева, «колоритного балетного антрепренера, который остался после революции за рубежом и которого советское государство навсегда прокляло». Та же история повторилась и с Владимиром Набоковым, «который написал самые известные свои книги на английском и который держался подальше от страны, в которой оставаться жить выходцу из аристократической семьи было бы слишком опасно».

Что касается образов послевоенного СССР, то, отмечает Шон Уокер из The Guardian, шоу «представило, возможно, одну из самых привлекательных картинок советского государства с блестящими винтажными лимузинами, спешащими по стадиону, небоскребами в стиле ар-деко, поднимающимися из-под земли, и счастливыми рабочими, трудящимися в унисон».

В итоге эта новая версия русской истории, рассуждает специалист по России Марк Галеотти, ведущий колонку в The Moscow News, «приглушает неудобную правду и превозносит гений национального строительства и необходимости сильного государства». Это делается «тенденциозным отбором и смешиванием удобных элементов яркой истории страны, показателем чего, например, являлось исполнение национального гимна — советской мелодии, которую наделили постсоветскими словами и которую пел хор мужского Сретенского монастыря с 600-летней историей, символ царистского прошлого». Подчеркнутую свободу от идеологии в шоу замечает и французская экономическая газета Les Echos — серп и молот, взметнувшиеся под купол, лишь напомнили об одном из символов СССР, но статуя «Рабочего и колхозницы» перед зрителями в итоге так и не появилась.

Олимпиада для русских

Церемонию открытия многие на Западе посчитали визуальным воплощением официозного мифа об истории России — той его версии, которой придерживается главный (и для многих комментаторов — единственный) «организатор олимпийских торжеств» Владимир Путин. И в этом контексте не так уж важно, что миф был представлен в интеллигентном «экспортном» оформлении Константина Эрнста.

«Россия возвращается назад к спорту как к способу легитимации ее своеобразного политического строя. 34 года назад старый советский лидер Леонид Брежнев в Москве организовал первые Игры в коммунистической столице с целью убедить мир, что на той стороне «железного занавеса» солнце светит ярче», — писал накануне церемонии Хавьер Колас из испанской El Mundo.

«Россия — это исторически важная нация, которая до сих пор взбирается на свою историческую высоту после исторического падения», — обобщает посыл Игр Иоффе для The New Republic. «Вся церемония была удивительным образом лишена националистической помпы, которая часто сопровождает вылазки в российскую историю. Единственным изображенным лидером был Петр Великий, лишь упомянута была Великая Отечественная война — под этим названием здесь знают Вторую мировую, которая стала при Путине объединяющей национальной идеей. Это был в большей степени эстетический портрет русской истории, нежели идеологический», — рассуждает Шон Уокер из британской The Guardian.

В этой связи Иоффе цитирует своего работающего в Москве коллегу Джошуа Яффа, который заранее подготовил для The New Yorker профайл главного устроителя игр — Эрнста. В своей статье он приводит разговор с продюсером Флорианой Фоссато, когда-то сотрудничавшей с российским телевидением, а ныне — исследовательницей российского медиапространства в Университетском колледже Лондона. Программную политику «Первого канала» под руководством Эрнста в том, что касается национального мифотворчества, она определяет одним предложением: «Люди выживают в жестокой, но до некоторой степени необходимой системе». «Зрители могут услышать о некоторых ошибках, которые допустила [их] страна, но они должны оставаться уверены в том, что «мы не тратили понапрасну ваши жизни»», — пересказывает Яффа слова исследовательницы. В общем, картинка которую стоит увидеть россиянам, должна быть «величественной, гордой и, что самое главное, привлекательной». Уокер также цитирует Эрнста, отмечая, что тот хотел показать «настоящих русских, нетронутых десятилетиями пропаганды и «холодной войны»».

Правда, на кого-то все это и вовсе не подействовало. Дэвид Херсценхорн из The Washington Post называет происходившее «чрезмерной экстравагантностью». Открытие, по его словам, было «чистой помпой и национальной гордыней со всем доморощенным промоушном, мифотворчеством и самовозвеличиванием, что уже стало отличительным современным признаком подобных церемоний». При этом общий «месседж Сочи» он сформулировал просто: «Россия возвращается».

В конечном итоге многие комментаторы приходят к следующему выводу: действо на стадионе «Фишт» вышло эстетически совершенным, но очевидно несло и прагматический характер: россиянам — в первую очередь, им — предлагалось почувствовать гордость за свою страну. «В одной из стран, наиболее приверженных пропаганде, [церемония] переделала миф в факт, сделала уродливое красивым и обогнула все остальное, она флиртовала с темнотой и сложными истинами, а затем вполне буквально выключила свет. Это было захватывающе, отважно и показательно — как и в случае с лондонской Олимпиадой 2012 года, — картинка даже не того, как страна-хозяйка хочет, чтобы ее видели в мире, а того, как такие страны хотят видеть себя сами. Это может быть притворным, бесстыжим эмоциональным самолюбованием, но странным образом это трогательно, даже несмотря на безжалостную редактуру истории», — пишет Тим Тиман для The Daily Beast.

Если верить в то, что именно такую задачу Эрнст и выполнял, то следует признать, что все у него получилось. По крайней мере об этом свидетельствует подборка восторженных откликов сочинских волонтеров, собранная канадской газетой The Globe and Mail (волонтеры отзываются об открытии как об «особенном и уникальном событии» в их жизни).

Правда, читать эту «семейную хронику» зарубежным зрителям скучновато. Об этом беспокоился в твиттере тот же Шон Уокер из The Guardian (и не он один). «Смотреть церемонию открытия Олимпиады в Сочи порой — все равно что прийти на вечеринку, где ты мало с кем знаком, — делится впечатлениями автор американского журнала The Time Джеймс Поневозик. — Мы были гостями, но на самом деле это было не для нас. Церемония, как, впрочем, и вся эта Олимпиада, стала историей, которой Россия делилась с миром, но в первую очередь — историей, которой она делилась с собой; историей, полной жизни, гордой, овеянной славой страны, идущей на подъем, — и не беспокойтесь так уж много о сталинских чистках или всех этих репрессиях в отношении геев». «Эта церемония была настолько до конца русской, что ее можно было хранить в холодильнике и разливать по стопкам», — иронизирует он.

При этом некоторые авторы говорят об Олимпиаде как о явлении «русском», но отнюдь не «российском». Отсылки к многонациональному характеру России обозревателям показались «дежурными».

«Вопиющим выглядело отсутствие в этом параде русской культуры любой претензии на культурное разнообразие. Комментаторы с важным видом провозглашали, как велика Россия — «величайшая страна в мире, большая, как океан», и в ней — разнообразие, «180 народов, у каждого из которых свои культура и язык», но мы увидели только один из них — этнических русских. Мир увидел только традиционный славянский наряд c его пышной парчой и кокошниками, но никакой лезгинки (северокавказского танца) или, скажем, тувинского горлового пения. Путин, в конце концов, советский человек, а в Советском Союзе русские были старшим братом всех советских наций», — рассуждает Иоффе на страницах The New Republic. Эти рассуждения резонируют и с некоторыми российскими репликами — например, диакона Андрея Кураева и националиста Егора Просвирнина.

Главный вопрос современности

Описание открытия Игр-2014 западными журналистами не могло обойтись без упоминаний о сложных отношениях российской власти с ЛГБТ-сообществом. К тому же в день церемонии Олимпиаду «дудлом» из гей-радуги с графическими изображениями зимних видов спорта поприветствовал Google.

Почему западную общественность в гораздо меньшей степени беспокоит тот факт, что в 2022 году чемпионат мира по футболу примет Катар, где за гомосексуальные отношения между мужчинами наказывают пятью годами тюремного заключения, «Лента.ру» уже пыталась объяснить. Если вкратце — потому что Россия воспринимается как страна европейской культуры, в отличие, скажем, от Ирана, Саудовской Аравии или Уганды.

Так вот, в церемонии открытия Россия с полным осознанием и холодным расчетом продемонстрировала эту «европейскость». Например, выставив для «разогрева» девичий дуэт «Тату», прославившийся за счет показного и притворного лесбиянства. России следовало бы выдать «медаль за лицемерие», заключает колумнист французской газеты Le Figaro Филипп Жели.

«В сюрреалистичном повороте событий большая часть часа, [отведенного для разогрева публики], была отдана — возможно, ненамеренно — гей-теме. Места участников были покрашены в радужные цвета, первой песней был трибьют группе Queen “We Are the Champions” (фронтмен группы Фредди Меркьюри, как известно, был геем — прим. «Ленты.ру»), которой воспоследовал псевдолесбийский поп-дуэт «Тату», исполнивший свой хит десятилетней давности “Not Gonna Get Us”», — пишет Шон Уокер для The Guardian. Немецкая Die Tageszeitung к этому списку добавляет и Петра Чайковского: «Хороший гей — это только мертвый гей?»

Американский новостной портал The Daily Best пошел дальше чопорной британской прессы и целый материал посвятил доказательству того, что церемония вышла «абсолютно гейской»; в доказательство тому — и «танцующие медузы», и отрывок о сталинской индустриализации, которую сайт называет «впечатляющим продолжением клипа Pet Shop Boys ”Go West”».

Парадокс сдвоенного туалета

Многие издания, комментируя церемонию открытия Игр, напомнили и о разных нелепостях в благоустройстве быта участников и гостей Олимпиады, а также освещающих ее журналистов. Поток сообщений о сдвоенных унитазах, отсутствующей горячей воде, постоянно зависающем wi-fi и падающих на головы постояльцев потолочных лампах был столь существенным, что привел к широкой общественной дискуссии, в которой участвовали и российские профессиональные патриоты, и многие иностранные издания.

Джонатан Лью из британской The Telegraph следил за церемонией из Лондона, и его неприятно поразило, что ведущие «Би-би-си» при любой возможности пускали в эфир «бодренькую фолк-музыку» (балалайку, надо полагать) и обсуждали разные проблемные истории из Сочи. «Возникает вопрос, что было бы, если бы «Би-би-си» использовала такой же подход в Лондоне-2012: начала бы освещение со стенаний об общественных школах и зависимости от велфера до того, как переключиться на образовательный сюжет о Кровавом воскресенье [1972 года]?» — пишет Лью.

Прочувствованный материал из Сочи написала для The Washington Post Салли Дженкинс. Она задается вопросом: «Людям, которые живут в России, иностранные спортивные журналисты, жалующиеся на отсутствие дверных ручек и холодный душ, должны показаться невозможно наивными и испорченными, но чего мы хотели от страны с таким жестким климатом и историей?» Юлия Иоффе из The New Republic накануне открытия также опубликовала текст, в котором посетовала на злорадство иностранных корреспондентов, граничащее с шовинизмом и русофобией. Эта колонка, правда, встретила жесткий отпор на страницах консервативного американского издания The Federalist. Дэвид Харшаньи, автор статьи под заголовком «Хвала сочинскому злорадству» следует простой логике: Россия — «государство авторитарное», а нападать на авторитарное государство — не только не зазорно, но и единственно верно: «Что до хорошего, то Сочи стало безоговорочным конфузом для Владимира Путина… И да, это касается церемонии открытия — чествования тирании в духе Cirque du Soleil».

Реальный конфуз в ходе церемонии открытия случился только один (и он не мог остаться незамеченным) — нераскрывшаяся снежинка, которая должна была стать пятым олимпийским кольцом. «Казалось, можно было услышать, как Путин хлопнул себя ладонью по лбу», — отреагировала американская The Christian Science Monitor. «Если Игры пройдут плохо, как многие приехавшие журналисты, похоже, ожидают (и даже в тайне хотят), возможно, [эта картинка] послужит утверждающей [такое отношение] метафорой», — отмечает американское дипломатическое издание The Foreign Policy.

Однако Иэн Чэдбенд из британской The Telegraph, например, не нашел ни малейшего признака того, что Путин или кто-то из его окружения был смущен этим недоразумением: «Весь остаток впечатляющего вечера (…) президент и охотник на тигров выглядел как кот, добравшийся до сливок, как большой победитель, (…) наблюдавший за бросившими вызов гравитации сновидческими картинами, взмывшими высоко в воздух над ареной самого большого стадиона на 40 тысяч зрителей, чудесным образом выросшего на заболоченных берегах Черного моря, ставших любимом местом отдыха Джо Сталина». Французская Le Monde в редакционном комментарии также подчеркивает, что сочинский проект стал для Путина делом жизни, точнее, «венцом его правления, триумфом президентства, в амбиции которого входит продемонстрировать возвращение России в число грандов». Итальянская La Stampa попросту называет Игры «Олимпиадой Путина», а его самого — «царем», переживающим «личный триумф».
Куда несешься ты?

Если воображать сочинское представление в качестве «истории о себе», рассказанной государством для своих граждан, то по итогам этой повести остается больше вопросов, чем ответов. От внимания комментаторов, например, не ускользнуло, что последних 30-ти лет российской истории вроде как и нет в официальном нарративе — легенда, показанная в Сочи, закончилась танцами «стиляг» (они же hipsters), полетами в космос и праздником деторождения. «Бурная история последних лет, «перестройка», роспуск Советского Союза, крен России в сторону от демократии — все это было суммировано девочкой, отправлявшейся вверх на красном воздушном шаре», — недоумевает Поневозик из The Time. Хотя могло бы закончиться и «подсвеченным голым по пояс лидером на коне — или борющимся с медведем», иронизирует The Daily Beast.

«После программы, посвященной советскому времени, — тишина. Перехода к другому периоду истории не было. Неужели такой ход церемонии — намек на то, что кое-где советское время не закончилось?» — задается вопросом литовский портал Delfi.lt.

У аналитика Марка Галеотти есть ответ: «Своими захватывающими дух масштабом и размахом церемония открытия подчеркнула, до какого предела упор на концепцию «хлеба и зрелищ», которая позволяет держать российские массы в состоянии счастья, во все большей степени превращается в концепцию «зрелища вместо хлеба»». Негласный социальный контракт, по которому население отказывалось от своих политических свобод на тот срок, пока ему будет гарантировано материальное благополучие, похоже, подходит к концу, размышляет Галеотти.

По мнению Галеотти, в таких условиях Кремль хочет сохранить право «определять предмет разговора», используя для этого «драматические и потворствующие вкусам толпы спектакли» или усиливая свое давление на прессу, как это было со скандалом вокруг телеканала «Дождь»; то есть все ради того, чтобы гарантировать, что «новости — это хорошие новости», другого нет.

Когда одна из пяти гигантских снежинок не обратилась олимпийским кольцом, государственное телевидение подменило картинку отснятым в ходе репетиций материалом. «Реальные успехи не имеют значения до тех пор, пока ТВ говорит, что они есть. Как долго эта метафора будет определять то, что мы могли бы назвать «поздним путинизмом»?» — завершает свой текст Галеотти.м

Источник: Panorama