Соціум

Борис Олейник против “князя тьмы”

Борис ОлейникAnalitikaUA.net. Борис Олейник — Герой Украины, весьма уважаемый и деятельный человек — был депутатом ВС СССР, зампредседателя Совета Национальностей и т.д. По долгу депутата объездил все горячие точки и места этнических конфликтов советской страны, в том числе Карабах. Будучи убежденным коммунистом, в течение всей жизни Олейник в те еще годы никогда не боялся критиковать высшее руководство страны и партии. В своей книге Борис Олейник в распаде СССР убедительно обвиняет “князя тьмы” — Михаила Горбачева. Предлагаем отрывки из этой книги.

…Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, предательство стало нормой. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали… предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире. Долго же придется искупать грехи, прежде чем проданные и преданные разберутся, что к чему, и простят невинным!

Вспоминаю свою первую поездку — еще до выборов в январе 89-го — в многострадальный Спитак, после апокалипсического землетрясения. Сразу же по возвращении из Армении среди других попал на встречу творческой и научной интеллигенции с Вами.

В Ереване меня предупреждали, что мое намерение предложить введение в Карабахе прямого президентского правления вызовет гнев Генерального. Но я все-таки — в зловеще звенящей тишине — обнародовал его на встрече. По Вашему весьма сумрачному виду и по тому, что в отчетах средств массовой информации мое выступление было искажено до неузнаваемости (из него начисто выскоблили главную мысль), я утвердился в том, что предупреждения имели смысл.
Оговорюсь: знаю, как болезненно остро воспринимает даже намек на президентское правление азербайджанская сторона. Да ныне и я бы воздержался от этого, но тогда, в январе 89-го да еще и в 90-м, мне казалось, что подобная модель с выводом на центр всех структур управления областью — на строго оговоренное время — развела бы враждующие стороны и охладила страсти.
Но Вы все время уклонялись от ответа, уступали право дать его то Примакову, то еще кому-то. В конце концов, из документа были изъяты все более или менее конкретные предложения нашей делегации, изучавшей проблему Карабаха на месте. Таким образом делегация оказалась между двух огней: армянская сторона обвинила нас в проазербайджанской позиции, азербайджанская — в проармянской.

Мы-то что — переживем, но переживут ли целых два народа, которые, уже и забыв о предмете раздора, просто истребляют друг друга в безотчетной, слепой ненависти?
* * *
В январе 1991 года мы с группой депутатов летели гасить уже и вовсе взрывоопасную ситуацию в Литве. Возглавлял ее тогдашний председатель ВС Белоруссии Николай Иванович Дементей. Прибыть предполагалось не позже 13 января. Но кто-то распорядился остановиться в… Минске на ночлег. Таким образом мы очутились в Вильнюсе лишь утром 14 января.
И только там, продираясь к парламенту сквозь 60-тысячную толпу, бросавшую нам в лицо: “Убийцы!”, я начал кое-что понимать.
Трагическая картина несколько прояснилась после беседы с Ландсбергисом и просмотра видеокассет, запечатлевших события той трагической ночи. Оказывается, именно в ночь с 13 на 14 января, когда мы ночевали в Минске, и произошла кровавая схватка, унесшая человеческие жизни.
Сопоставляя события, я теперь могу утверждать, что кто-то заранее знал о готовящейся провокации, и дабы поставить делегацию перед свершившимся, притормозил ее прибытие. Ибо, прибудь вовремя, мы бы, вне всякого сомнения, бросились гасить пожар.
Однако и ныне считаю, что хоть и с опозданием, но мы предотвратили худшее, грозившее обойтись уже сотнями человеческих жертв.

Обстановка в Вильнюсе с утра до 22.00 14 января была крайне взрывоопасной. Противоборствующие стороны жестко, если не ожесточенно, стояли каждая на своем. Растерянный Ландсбергис, созвавший около 60 тысяч литовцев на свою защиту, пытался удержать нас в парламенте, опасаясь штурма.

Мы объяснили, что, напротив, чем скорее вступим в переговоры с военными, тем лучше и для него, и для всей Литвы, и для военных, и для нас.

Военные, доведенные до крайней степени раздражения, ибо на протяжении последних недель (так они объясняли) их травила не только вся пресса, радио и телевидение, но и местные жители, обзывая оккупантами, забрасывая камнями военный городок, брутально оскорбляя, — были неуступчивы. Чувствовалось, что в войсках в отчаяньи готовы на все. И без того взрывную атмосферу накаляли жены офицеров, надрывно требовавшие защиты.

Разделяя их боль, я все же пытался выяснить у военных, кто дал команду штурмовать телецентр? Отвечали — сами солдаты двинулись выручать депутацию от русского населения, которая направлялась с петицией к парламенту, но была избита.

Мы все же требовали показать приказ на подобные действия и назвать: кто конкретно из центра дал его? И только в 22.00 наконец свели обе стороны в нашей резиденции, отменили готовящийся приказ о комендантском часе и режиме. Народ постепенно начал расходиться из-под стен парламента.
Теперь, опираясь на опыт пребывания во всех горячих точках, так уж ли я буду далек от истины, если предположу, что и эта трагедия разыгралась не без Вашего ведома, Михаил Сергеевич? Как и в Карабахе, как и в Сумгаите, как и в Баку, как и в Оше, как и в Фергане, как и в Тирасполе, как и в Тбилиси, как и в Цхинвали?.. Поверьте, я страстно хочу ошибиться, но ведь сценарий один и тот же: происходит трагедия, о которой Вы, как правило, “не ведаете”. И только потом, всплеснув руками, посылаете “пожарную команду”, прибывающую с запланированным опозданием. На тлеющие угли, на пролитую кровь, на похороны жертв.

А Вы опять, как голубь мира, невинно парите с оливковой ветвью над руиной. И опять “ничего не ведаете”.

Ну а как же быть с донесениями агентуры кагэбэ, которые задолго до трагедий ложились Вам на стол?

Правда, Вы преимущественно пребывали за кордоном, где вас как “Посла мира” чествовали и обхаживали, вручали всевозможные премии. Но, Михаил Сергеевич, даже школьнику ясно, что и там, за кордоном, Вы знали все, что делается в оставленной Вами родной стране. Хотели бы Вы или не хотели, но знали, ибо такой у Вас пост.

…А посему сакраментальный вопрос — почему же Центр всегда медлил? — теперь уже отпадает сам собой. Ныне совершенно ясно, что это входило в чьи-то замыслы — “изменить общественно-политический строй”. Конечно, подобное квалифицируется по старой Конституции как измена Отечеству. Смею еще раз заверить Вас, что и по старой, и по новой, и по американской, и по шведской Конституции аттестация та же самая.
* * *
Перед последним Пленумом ЦК КПСС, назначенным на июль 1991 г., в основном завершилось разрушение “прогнившей системы”. Панорама открылась апокалипсическая: горел Карабах, истекал кровью Цхинвал, грозно зияла рана расколотой Молдавии, по разгромленному Союзу между пылающими головешками брели сотни тысяч беженцев с угасающими глазами, в которых умирала надежда.

Весь этот ужас сопровождался волчьим воем блюстителей “чистоты расы”, истерически призывающих изгонять, а то и убивать всех непокоренных. Землю сотрясали низвергаемые памятники, вокруг шабашили, творя ритуальный танец каннибалов, ослепленные безотчетной ненавистью с перекошенными лицами невменяемых.
Между этими руинами шныряли откровенные хваты типа Артема Тарасова и Бориса Березовского, которые под прикрытием кооператоров-посредников жадно набивали сундуки награбленным у растерянного народа. А в меблированных нумерах новые хозяева жизни предавались разврату с “маленькими Верами”. В подземных переходах какие-то амбалы двадцати-тридцати лет с характерной хрипотцой предлагали публике иллюстрированные зарубежные и отечественные пособия по технике половых сношений, включая и мужеложество.

Короче, “процесс” успешно шел к завершению. Оставалась единственная преграда на пути к полной победе “перестройки и нового мышления” — оставалась еще партия.
Более двух лет она была отстранена от активной деятельности. Но, сознательно затягивая реформу, ее коварно выставили под плевки радикалов всех мастей и прежде всего под удары перевертышей. Эти, еще вчера “беспредельно преданные”, избивали ее с особым пристрастием.
И все же она еще дышала. Более того, готовилась к своему съезду, обнародовав проект новой программы, которая, при всем ее несовершенстве, выводила партию на качественно новую, на парламентскую модель.

Это, пожалуй, больше всего и всполошило радикалов, местных и дальних.
Ибо — раньше или позже — реформировавшись, она осудила бы всех перерожденцев — сверху донизу, изгнав их из своих рядов.

Но — главное — учтя прошлые ошибки, пошла бы в низы и встала на защиту людей труда от поползновений воров и спекулянтов, которые прибрали к рукам нажитое народом добро, превращая соотечественников в батраков. Поощряя разные формы собственности, политическое многоголосие (осточертел этот “плюрализм”!), неукоснительно исповедуя принцип защиты прав человека, партия, однако, не допустила бы реставрации капитализма.

Но это, похоже, сводило насмарку главный замысел. И президент в очередной раз был срочно вызван за границу (ныне все четче проступает подозрение, что Ваши закордонные вояжи, преподносимые как наши “инициативы”, не планировались ли там, куда Вас время от времени вызывали?). А в последний раз, перед августом, Вы уж и впрямь срочно были затребованы в Лондон (16-19.VII.91 г.) — на сдачу страны “семерке”.

На этой последней “летучке за закрытыми дверями” Вам, очевидно, здорово влетело за слишком уж затянувшуюся возню с КПСС.
Похоже, что там лучше Вас знали обстановку в руководимой Вами стране. И подтверждение тому — предпоследний Пленум ЦК КПСС (апрель 1991 года).
Начало его работы прошло более или менее спокойно, в раскачке. На второй же день цекисты, не особенно церемонясь, навесили Вам все: и развал страны, и разгром партии, и предательство национальных интересов, и межнациональную резню.

Вам это, конечно, порядком надоело. И Вы решили спрыгнуть с поезда на ходу. Отряхнуться и как ни в чем не бывало оказаться впереди и в стороне.
Момент был самый подходящий: цекисты уже не выбирали выражений. Один из них (А.М.Зайцев, первый секретарь Кемеровского обкома партии) и вправду разошелся: “…у коммунистов и трудящихся зреет мнение, что партия приносится в жертву проводимому государственному и правительственному курсу, который осуществляется от ее имени. Положение катастрофическое, антикоммунизм и капитализация экономики сегодня стали реальной политикой в Советском Союзе. Соотношение сил не в пользу партии. Сначала ее разложили идеологически, затем организационно, а сейчас хотят добить материально. Поэтому, Михаил Сергеевич, если можете, используйте свой последний шанс”.

Уцепившись за последние “советы” и оборвав Ивашко, который уже закрывал утреннее заседание, Вы вдруг закатили истерику и даже разыграли благородный гнев. И… подали в отставку.

Простите мою нескромность, Михаил Сергеевич, но я был одним из тех, кто если не разгадал, то уловил смысл игры: улизнуть с поста Генсека, подставив рядовых коммунистов под очередной расстрел. Сначала моральный, а потом и физический.
…После перерыва заседание началось без Вас, но я, исходя из своего куцего опыта, предполагал, что Вы где-то поблизости, в хорошо радиофицированном кабинете внимательно слушаете и следите через своих информаторов за всем происходящим.

Да, Михаил Сергеевич, Вы обладаете интуицией, которая особенно обостряется при грозящей опасности. И буквально на глазах меняется цвет мыслей и действий применительно к создавшейся обстановке.

На втором перерыве меня разыскали посыльные и препроводили в загашник, где Вы меня встретили чуть ли не по-братски применительно к создавшейся обстановке. Не знаю, заметил ли присутствовавший при сем секретарь ЦК Строев, но я уловил сквозь обворожительную улыбку… стальной проблеск на дне Ваших темных глаз. И – контрапунктом – слова: “Спасибо, Борис Ильич… А то уже черт знает что! Просто оскорбляют” и т.д. в том же “товарищеском” ключе. Короче, Вы вынуждены были дать уговорить себя отозвать отставку.

Очередной и, как оказалось, последний Пленум должен был окончательно уточнить проект новой Программы партии и дату съезда.

Наиболее слабой стороной проекта, на мой взгляд, было то, что размывалось самое главное в преддверии рыночной стихии — защита людей труда.
Года два я на всех уровнях выступал за то, чтобы, сублимировав энергию качественно обновленной партии, сориентировать ее на утверждение идеи социальной справедливости. Готовился по сему поводу выступить на пленуме.
…Вдруг буквально накануне Пленума мне предлагают возглавить парламентскую делегацию… в Парагвай. Я, было, запротестовал, но мне ответили, что это решил Сам.

Прокралось сомнение: а может, мое присутствие нежелательно на Пленуме? Поэтому я счел своим долгом обозначить собственную позицию другим способом. Накануне отъезда сдал в “Правду” статью, которая была напечатана 25 июля 1991 г., в день открытия пленума. В ней, в частности, я и предложил уточнить название КПСС как Партии социальной справедливости, что, по моему мнению, наиболее соответствовало ее изначальному предназначению.

…Как оказалось, мне надлежало прибыть в Чили, потом — в Аргентину с полным набором протокольных визитов, вплоть до президента Менема, с предписанием — вручить ему личное послание нашего президента и, желательно, получить ответ. И лишь после всего этого прибыть в Парагвай. В общем, поездка растягивалась и затягивалась.

О том, что именно на этом Пленуме ожидалось отречение Генсека, свидетельствует тот факт, что первые сообщения иностранных агенств были однозначны: произошло давно ожидаемое — Горбачев отказался от социалистического выбора и признал весь предыдущий опыт нашей страны ошибочным. Да и во всех странах нашего пребывания журналисты буквально терроризировали делегацию вопросом: коль Генсек отказался от соцвыбора, следовательно он оставляет свой партийный пост?

Но потом сообщения о Пленуме стали мягче, размытее. Почувствовалась даже какая-то растерянность: вроде бы сохраняется статус-кво.

Думаю, произошло следующее. Вспомним, как после т.н. “путча” радикальная пресса, невольно выдавая себя, возопила: надо же, как коварно повели себя партократы на пленуме?! Прикинулись агнцами, дабы усыпить бдительность, и безропотно приняли все, что предлагал Генсек. Словом, сговорились.

Следовательно, радикалы, как, не исключено, и сам Генсек, жаждали совершенно иного исхода. Ожидали фронтальной атаки на Горбачева, после чего он с легким сердцем наконец-то хлопнул бы дверью и таким образом реализовал и свою заветную мечту?

Не вышло. Ибо даже самые правые и самые левые из партократов почувствовали, чем это грозит если и не стране, то им самим. И покорно во всем согласились. Подготовила Елена ШУВАЕВА-ПЕТРОСЯН, “Новое Время”