Соціум

Армяне 20 лет спустя

ЕреванAnalitikaUA.net. В московском журнале “Дружба народов” опубликован очерк об Армении “Одиночество свободы” Алексея Анастасьева. Автор — выпускник МГУ, работал в журналах “ГЕО”, “Вокруг света” и др. Ездил по всему миру, написал множество страноведческих очерков, а также книгу “Истории с географией”. Обладатель премии “Золотое перо России”. А.Анастасьев не раз бывал в Армении и, судя по всему, хорошо знает нашу страну и наши проблемы. Поэтому его очерк лишен неумеренных восторгов, всяких розовых “пуси-муси”. Иначе говоря, объективный, но нестандартный взгляд, нестандартный текст. Одно слово – “золотое перо”…

— Вот! Оба телефона дома забыть! Для таксиста это что такое — представляете?! Как без колес ехать! — Республика Армения встречает меня хорошо знакомым каждому россиянину неповторимым гортанным, темпераментным местным говором. В данном случае он принадлежит водителю со славянским именем Сергей, который должен был меня встретить по предварительной договоренности и которого я по вышеописанной причине едва разыскал в круговых лабиринтах международного аэропорта Звартноц.

Поиски эти оказались тем более трудны, что со времени моего предыдущего приезда около десяти лет назад сам аэропорт разросся и преобразился. С тех пор как в 2002 году его взял в концессионное управление аргентинский миллиардер, этнический армянин Эдуардо Эрнекян, воздушные ворота Еревана приобрели глобалистский неоновый лоск, а сотрудники этих “ворот” приучились вести себя по стандартным – безлично-доброжелательным — западным правилам. “Do you need a visa?” — вежливо улыбалась мне паспортистка, хотя отлично видела, что а) в этот момент прибыл единственный рейс — из Москвы, б) на этом рейсе прибыло одно-единственное “лицо неармянской национальности”, то есть я, и, в-третьих, она прекрасно — как почти весь армянский народ по сей день — владела русским языком и знала, что россиянам при въезде в Армению виза не требуется. Вывод один: не успев увидеть мой паспорт, она действовала по уставу, не считая нужным вникать в конкретную ситуацию. Ну что ж, выучка — дело неплохое.

Кроме того, трудно было найти лично не знакомого мне Сергея в такой толпе, учитывая, что мое-то “неармянское лицо” было одно, а “нормальных”, армянских — 129: наш “Боинг” с салоном на 130 кресел был заполнен под завязку. Дело в том, что на позднюю осень — начало зимы как раз приходится окончание знаменитого сезона хопан. Слово это означает по-армянски просто “целина”, а употребляется в значении массовых сезонных выездов граждан Армении (в основном селян) в Российскую Федерацию и другие страны, где можно подкалымить — заработать значительно больше, чем на родине. Авиабилеты до нашей столицы весьма недешевы, так что в начале хопана — весной — многие даже закладывают в ломбарды украшения жен, сестер и матерей, чтобы, вернувшись, выкупить их зимой. Короче, никогда в жизни не наблюдал я при посадке такого столпотворения у стоек регистрации пассажиров с солидным багажом: здесь были, не говоря о простых баулах, торшеры, напольные вешалки и даже “колонны” из автомобильных покрышек – не представляю, как все это уместилось в самолете. И, соответственно, сквозь этот же скарб пришлось пробиваться на выходе, по прибытии в Ереван (забегая вперед, скажу, что обратно самолет летел полупустым – “не хопан”).

Граница на замке — с обратной стороны?

Нет горше участи, чем быть армянином в XX веке — заметила как-то знаменитая поэтесса Сильва Капутикян, имея в виду и трагедию геноцида, и рассеяние в диаспоре, и многое другое. До нынешнего приезда в Армению мне казалось, что к этим горечям рубеж нынешнего и прошлого столетий добавил еще одну, не менее тяжкую — изоляцию новорожденного государства. Изоляцию, погрузившую его на годы во тьму (в буквальном смысле — за отсутствием электричества) и зимний холод (за отсутствием отопления и стационарной горячей воды в домах). Факты известны всем: общей границы с дружественной вроде бы Россией у Армении нет.

Железнодорожное сообщение в северном направлении прекратилось. С востока — “линия прекращения огня” с Азербайджаном. С запада — Турция, Азербайджану покровительствующая, геноцида 1915 года не признающая и дипломатических отношений с Ереваном не поддерживающая. “Сверху” страна как шапкой накрыта вполне лояльной Грузией, но у той с некоторых пор, мягко говоря, нелады с Россией, поэтому транзитное сообщение также должно отсутствовать. Лишь на юге, в районе городка Мегри — единственная действующая граница, которую теоретически можно пересечь, иранская, но и суровый исламский Иран, по идее, близким товарищем Армении быть не должен. В качестве отдушины остаются лишь воздушные коридоры…

Рад сообщить, что географическая замкнутость “котла” не так уж непроницаема. По крайней мере в последние, 2000-е годы. Энергичный армянский народ прорвал кольцо окружения почти по всем направлениям — об этом говорили мне с жаром буквально все собеседники, каких я встречал в Армении, в нескольких случаях я видел это и собственными глазами.

Взять, скажем, Иран. Вопреки всем культурно-идеологическим различиям, между Тегераном и аэропортом Звартноц курсируют регулярные рейсы. На пограничном пункте в Мегри визы выдаются по факту въезда, так что в стране появляется все больше уставших от фундаментализма граждан Исламской республики. “Особенно во время мусульманских постов, — весело подмигнул мне по этому поводу всегда энергичный и радушный Вардан Алоян, бывший собкор “Комсомольской правды” в Армении, возглавляющий ныне самый крупный в стране издательский дом CS. — В Ереване стали появляться клубы и прочие увеселительные места, негласно “зарезервированные” персами. Так там такое можно увидеть!.. Сидит бородач, в одной руке у него бутылка водки, в другой пиво, а в глазах — слава аллаху, можно оторваться. Да о чем говорить, если мы с персами даже газопровод проложили! Правда, узкий, диаметром в 70 см. На две, так сказать, персоны — страны, в смысле. Они к нам гонят газ, мы им обратно — энергию”.
Что касается грузинского направления, то, как это ни цинично звучит, от безумного осетинского конфликта в 2008-м армяне только выиграли. Выиграли в конкретном материальном эквиваленте в 3-4 раза против цен, которые господствовали бы на черноморских курортах Грузии, если бы их по-прежнему посещали российские туристы. Съездить на поезде к морю в Батуми или Поти из Еревана нынче стоит долларов 20 — смешная даже по местным меркам цена. Недаром президент Саакашвили гордо заявил, что его страну в прошлом году, “несмотря ни на что”, посетил миллион европейских туристов — он просто не упомянул, что в их число включает 400 тысяч армян. Ну, а если очень надо перевезти какой-то груз в Россию, то и это, как ни странно, возможно. Более того, можно и себя самое перевезти на автобусе — скажем, за 50 тысяч драмов (4 с копейками тысячи рублей), как об этом гласят объявления на каждом втором столбе в крупных городах Армении. Просто удивительно, что кто-то из “простых” людей все еще копит на самолет. Правда, очереди из трейлеров на югоосетинских КПП выстраиваются, конечно, многодневные…

Наконец, в отношении Турции с ее официальной антиармянской риторикой на местном уровне все тоже давно утрясено. Машины из Армении пропускаются в державу Ататюрка со штампами, которые ставятся прямо на границе, — особенно легко их получить, если едешь через Грузию. Та же картина — в обратном направлении. Всего за несколько дней мой глаз “засек” в Ереване не один автомобиль с турецкими номерами.

В результате довольно много армян побывало за последние годы на курортах Анталии или насладилось зрелищем, о котором раньше нельзя было и мечтать — Араратом с обратной, турецкой стороны, той самой, где у вершины должен покоиться пришвартованный Ноев ковчег. Самим видом, впрочем, некоторые остаются недовольны (или довольны, что туркам не повезло — это уж как посмотреть). “И почему из Еревана Арарат такой прекрасный, а из Турции — груда камней?” — недоумевает Павел, один из сотрудников Алояна…

Необщее выраженье

Итак, мы установили, что армяне 20 лет спустя — эта новая нация, судьбу которой мы несколько упустили из виду, — умеют договариваться, вести дела, они предприимчивы.

Каковы они еще на взгляд заинтересованного наблюдателя со стороны?

Армяне жизнерадостны. Они дефилируют по улицам, явно смакуя удовольствие от прогулки. Девочки-студентки под ручку друг с другом (реже с юношами — традиции живы!), всегда на каблучках и со звонким смехом на губах, таким звонким, что над городом будто стоит сплошная музыкальная трель, вышагивают так “густо” и неторопливо, что человек, привычный к московским скоростям, чувствует себя посреди проспекта будто на парадной лестнице Большого театра. А какими нотами передать экспрессию, с которой армянские гаишники (то есть, простите, сотрудники Дорожно-патрульной службы полиции) размахивают своими палочками — словно мечом пытаются поразить противника, как апостол Варфоломей, покровитель Армении, — идолов в языческом храме. А уж дуют они в свои свистки — как в трубы, которыми Иисус Навин, как известно, разрушил стены Иерихона.
Армяне любознательны. В доказательство этого тезиса приведу историю, произошедшую со мной в центре Еревана – фантастическую, на мой взгляд, хотя за правдивость ее ручаюсь головой. Однажды утром я решил посетить Матенадаран — сокровищницу армянских книг и рукописей, средоточие премудрости, накопленной армянами за долгие века их истории. Добравшись до подножия этого мощного серого здания, стоящего на вершине холма, я, однако, с изумлением обнаружил, что широкая лестница, ведущая ко входу, начисто разрушена — идут какие-то строительно-разрушительные работы. С десяток отбойных молотков, экскаваторов и подъемных кранов деловито демонтируют проход, и пробраться сквозь груду камней, поверх которой почему-то застрял указатель с надписью “А.Григорян, стоматолог”, никак невозможно. Я потолкался по окрестностям — нет ли какого “черного хода”? Вроде бы нет. И дорожные рабочие ничего о таком не знают. Они также не знают, открыт ли в этих тяжелых условиях сам Матенадаран — если уважаемый гость хочет, может попробовать пролезть.

Что еще?

Армяне остроумны. Прямо напротив угрюмого здания Службы национальной безопасности какие-то шутники — мелкие предприниматели из богемы — открыли киноклуб под названием “Тюрьма”.

Капиталисты у Армении как у постсоветской страны почти в точности, только в своих масштабах, повторившей историю российского дикого капитализма с постепенным выплыванием из него, такие же, как везде: были и свои разборки в большом бизнесе, и отстрелы, и все, что полагалось в лихие 90-е. До нашего более или менее респектабельного времени в бизнесе и политике выжили и остались на плаву несколько особенно колоритных персонажей, о которых народ с удовольствием сочиняет анекдоты, а сами они с удовольствием рулят армянской экономикой и отчасти государственными делами: например, Лфик Само, Немец Рубо и другие.

Первый — в миру Самвел Лиминдрович Алексанян, депутат Национального собрания и владелец компании “Алекс-групп”, которая контролирует весь импорт масла и сахара (“лфик” — от армянизированного “лифчик”: в советские годы Алексанян успел потрудиться в области производства нижнего белья). Второй — по паспорту Рубен Айрапетян, также заседает в парламенте и возглавляет национальную Федерацию футбола. Почему прозывается “немцем” — бог весть, происхождение “ника” потерялось в истории. Третий — Гагик Царукян, личность особенно приметная. Его прозвище “доди” означает “большой котел”, то есть, вероятно, полная чаша в доме.

Наконец, армяне — я имею в виду, конечно, основную массу проживающих на родине — увы, небогаты сейчас. Даже по постсоветским меркам. И до такой степени, что, скажем, в Ереванском университете заведующий кафедрой культурологии профессор Гамлет Петросян — ученый с мировым именем, сенсационно раскопавший шесть лет назад “армянскую Трою”, древний Тигранакерт в Нагорном Карабахе, — стал читать студентам специальный курс под названием… “Культура бедности”.
“Смысл его прост, — пояснил мне ученый при личной встрече. — Сейчас у нас 35 процентов населения живет за чертой бедности — это очень высокий показатель. И вот я решил осмыслить и описать бедность как философское понятие. Как идеологему. Вникнуть в то, как именно изменились сознание, бытовая культура, чаяния, привычки, идеалы людей в связи с переходом от относительно нормальной жизни к откровенно бедной. О том, как бедность в быту превращается в бедность в головах и воспроизводит в новых поколениях те же бедность и безысходность”.
В этой связи, естественно, возникает вопрос: хотят ли армяне жить в сегодняшней Армении? Станут ли хотеть в ближайшем будущем? Прав ли профессор Петросян, когда высказывается столь эмоционально и горько: “Самое грустное то, что сейчас очень многие, исходя из общей обстановки, из отсутствия перспектив, теряют веру в созидательную силу народа. Все думают: ну, как это какой-то простой парень из Еревана может сделать, например, открытие мирового масштаба? Не то время, не тянем! Мы не шлиманы и не дарвины, не англичане, не французы и даже не русские. Скептическое отношение к себе самой очень присуще армянской интеллигенции. С такой философией невозможно ни любить, ни уважать родину, не правда ли?”
Безусловно, профессор прав в содержательном смысле — с такой философией невозможно сделать ничего, кроме как бежать. Это единственный способ спасти себя от интеллектуального саморазрушения и депрессии. Увы, многим и моим согражданам хорошо известна эта дилемма. И многие тоже решают ее не в пользу жизни на родине.

Трудно непредвзятому наблюдателю

сомневаться в том, что такая философия действительно многим в Армении свойственна. От распространенных застольных шуток вроде тоста: “Итак, останемся армянами! Но лучше вне Армении…” до реальных примет — таких как повальная востребованность курсов любых иностранных языков (даже курсы фарси при старинной мечети на проспекте Месропа Маштоца в Ереване забиты слушателями под завязку — “на всякий случай”) — все указывает на ее распространенность. Конечно, теперешние масштабы эмиграции несравнимы с теми, что имели место в 1990-х, в эпоху реальных холода и тьмы — тогда города действительно пустели на глазах, как будто художник каждый день стирал новые группы прохожих со своей зарисовки уличной жизни. От тех времен тихого апокалипсиса теперь, в обретающей второе дыхание стране, остались только анекдоты вроде “Кто будет уезжать последним, пусть выключит свет” (впрочем, свет и без того нередко отключали) и своеобразный живой мемориал печали — парк “бедных тузиков” перед Аграрным университетом в Ереване. Там по сей день живет множество бездомных собак весьма жалкого вида; в армянском русскоязычном обиходе таких называют “тузиками” — в отличие от породистых “собаков” (именно так, в мужском роде) и совсем декоративных домашних “жучек”. Городская легенда гласит, что это — потомки тех, кого в массовом порядке бросали лихорадочно отъезжавшие хозяева…

Философия бедности затронула даже представителей диаспоры. Не тех, кто вернулся на историческую родину из Сирии или Ирака, чтобы скромно и целеустремленно ремонтировать машины или заниматься иным кустарным трудом — этим и деваться особенно больше было некуда, а состоятельных армянских французов и американцев. Ведь надежды на повторение “израильского чуда”, в общем, не сбылись — массовой репатриации под лозунгами “араратизма” (термин был придуман по аналогии с сионизмом) не случилось. Так вот, наглядным символом этого провала, как уверяют многие ереванцы (статистически проверить это невозможно, не нарушив тайны частной собственности), служат ультрасовременные жилые кварталы на юго-западе Еревана — с классическим видом на Арарат. Точнее, они нежилые — богатые иностранные соотечественники, как говорят, купили там квартиры, а появляются дай бог если раз в несколько лет, о постоянном же жительстве в стране с проблематичным будущим и не помышляют. Зато в гостиных своих парижских и лондонских клубов на вопрос “что ты сделал для отечества?” всегда могут ответить: даже купил, мол, пентхауз с видом на Святую гору…

Однако тот же гипотетический непредвзятый наблюдатель должен признать, что “философию отъезда” исповедуют далеко не все. Более того, оптимизм вызывает как раз то обстоятельство, что среди тех, кто ее не разделяет — навскидку, во всяком случае, — больше людей молодых. Похоже, чем моложе, тем менее уныло настроены люди. А упадническую мысль о том, что будто бы все, кому до двадцати пяти, мечтают уехать, чаще всего можно услышать от тех, кому за пятьдесят. Нет ли здесь некоторой возрастной аберрации взгляда?

Не претендуя на научную обоснованность вывода, скажу все же, что молодежь в Армении, что называется, на виду. Отчасти, конечно, это можно приписать специфической городской культуре южных стран (Испании, Италии, того же Израиля), где у юных созданий принято много времени, особенно вечернего, проводить на улицах, в парках и открытых кафе — погода позволяет. И даже короткий прохладный сезон — как раз на него пришелся мой нынешний визит в Армению — их в этом смысле не расхолаживает, они по привычке не спешат укрыться в домах. С участием молодых людей можно наблюдать самые разные сцены разного, так сказать, символического наполнения: вот они, взявшись за руки, смеясь и постоянно останавливаясь “на поцелуи”, поднимаются на холм Цицернакаберд — место, казалось бы, не особенно благоприятствующее веселью и любви. Мемориал скорби, символ памяти о жертвах геноцида, который касается почти всех — чуть ли не каждая вторая армянская семья имеет прадедов и прабабушек, убитых в 1915-м. Но впечатления, будто юнцы, мол, кощунствуют, отнюдь не создается. Я вообще против безупречно строгого выражения лиц в таких местах, против кладбищенского вида на кладбищах — почему-то мне кажется, что лицемерие легче скрыть как раз под ним. И молодежь отправляется на Цицернакаберд вовсе не для того, чтобы глумиться и лицемерить, учитывая еще и то, как тяжело и неудобно идти туда пешком — через автомобильный мост, потом вдоль слабоукрепленного ущелья реки Раздан, где по неосторожности можно и в пропасть свалиться, а потом еще нешуточный подъем в гору… Думаю, молодые ереванцы, чувствуя себя своими в своем городе, идут к памятнику предкам по зову живой памяти, по совершенно естественному желанию, которое трудно увязать с чемоданным настроением и скептическим отношением к самим себе. Не любя и не уважая родину, такого делать не будешь. А что до свободного проявления естественных добрых чувств, то оно не может оскорбить памяти предков.

Вот и в самом средоточии народного духа — в Эчмиадзинском кафедральном соборе (эта христианская святыня мирового значения расположена всего в 30 километрах от Еревана), где находится резиденция Католикоса и каких только священных реликвий нет: и часть мощей Иоанна Крестителя, и острие копья, которым прободили тело Иисуса на Кресте, и осколок самого Креста — во всякое время суток можно встретить молодежь. Группа каких-то спортсменов, одетых в тренировочную форму с надписью ARMENIA, — по виду, команда в полном составе — молится перед алтарным изображением Богородицы с младенцем. Ребята молятся так, как принято в Армянской Апостольской Церкви: сначала повернув согнутые в локтях руки ладонями вверх (словно ловят солнечные лучи), а потом осеняя себя крестным знамением. И лица у всех такие, словно каждый убежден: он делает то, что ему лично необходимо, в месте, где всего естественнее это делать, — у себя дома. Они, если можно так выразиться, сосредоточены, но расслаблены. Многие присаживаются (а могут и прилечь) на мраморные скамьи, расположенные по периметру храма (у армян, как и у большинства христиан, в церквах сидеть разрешается), чтобы побеседовать, и делают это хоть и вполголоса, но экспансивно — как у себя дома. Приходят беременные жены — одни и с мужьями, с которыми не считают грехом поцеловаться у самой соборной ограды — как у себя дома…

Но кроме подобной зарисовочной лирики можно наблюдать и конкретные примеры оптимистического отношения к своей стране у молодого поколения.
Ричард Киракосян, весьма преуспевающий американец армянского происхождения, работал в США даже на Пентагон, а потом со всей своей большой семьей перебрался в Армению и там стал известным политологом.

Студенты, отучившиеся в престижных западных университетах, по окончании их возвращаются жить и применять полученные знания на родине. И их, видимо, немало, судя по тому, что всего за несколько дней своего пребывания я встретил таких пять человек, причем один из них даже привез в эту нестабильную постсоветскую жизнь жену — настоящую парижанку.

Нередко встречаются люди с экзотической и авантюрной судьбой — вроде моего случайного знакомого, назову его Александром Карапетяном. Он родился в армянской религиозной семье в глубоко советском Тбилиси. Где-то на рубеже эпох поступил в армянское духовное училище, но вскоре после распада СССР разочаровался отчего-то в православии и переметнулся в Италию, к католикам, у которых тоже долго учился и даже готовился стать священником, но некоторые нововведения, одобренные покойным папой Иоанном Павлом II (не стану здесь распространяться о том, какие именно, — прямо к нашему рассказу это не относится), им, напротив, одобрены не были… И тут Александр то ли услышал зов крови, то ли просто решил, что пора возвращаться к истокам, и совершил очередной кульбит в своей биографии — переехал на родину предков, туда, где сам раньше никогда не бывал. Выстроил себе дом, женился, завел троих на момент нашего знакомства детей. Зарабатывает на жизнь гидом для итальянских туристов — благо в Армении есть на что посмотреть.

Так или иначе, из встреч и разговоров с молодыми армянами у меня создалось впечатление, что в значительной части своей они все же оптимисты. Верят в построение дееспособного национального государства. И самим своим присутствием в стране и желанием делать для нее то, что в их силах, доказывают возможность его построения.

Я иду-шагаю по Еревану

Я иду-шагаю по Еревану, словно плыву по реке с бледно-розовыми, ярко-розовыми, буро-розовыми, иногда ближе к серому, берегами. Это армянский туф, знаменитый местный материал, из которого выстроена почти вся столица и по которому легко узнаются исконные армянские города за границами страны — Карс, Арцвин, другие. Город местами напоминает пчелиные соты — туфовые блоки квартир нахлобучены друг на друга, как ячейки-кирпичи.

Вообще-то многие здесь знают друг друга настолько хорошо, что в сердце Еревана (население — 1 121 900 человек по переписи нынешнего года) по-деревенски перекрикиваются через центральный проспект Месропа Маштоца или улицу Абовяна, на ходу раздавая друг другу мелкие поручения (например, зайти во-он в тот магазин, а то неохота дорогу переходить). Начатая как раз на излете советского строя и так и не законченная коренная реконструкция столицы усугубляет странное впечатление села вперемешку с Манхэттеном. На огромные расстояния между вполне современными каркасами новостроек (должен, правда, заметить, что и 5, и даже 10 лет назад иные из этих высоток уже стояли, и именно в том же “каркасном”, с пустыми глазницами окон состоянии) натянуты веревки с бельем.

Я иду по Еревану, окутанный… даже не туманом, а невиданной на наших равнинных широтах пыльно-скальной взвесью, которая стоит над Араратским плато, скрывая от глаз даже близкие объекты. Не видно от подножия знаменитого Каскада его вершины, увенчанной скульптурой в честь 50-летия Советской власти в Армении. Не видно на дорожных знаках проспекта Маштоца аккуратно выписанных букв, придуманных им когда-то. Еле виден дым, который кое-где еще валит из труб (там, где, несмотря на усилия могучего РосАрмГазпрома, еще сохранилось печное отопление). Температура вокруг — минус семь градусов, но все равно чувствуется благодать юга: на клумбах многоступенчатого Каскада пышные цветы цветут прямо на снегу…

И вдруг, словно повернув выключатель, в одну секунду природа включает Солнце — точнее, дает ему прожечь туман. И мгновенно по южную сторону возносится перед взглядом Большой Арарат, и проступает благодаря холмистой местности вся городская топография: вот тянется проспект Маштоца от ущелья реки Раздан (а за ним виднеется Цицернакаберд с мемориалом геноцида армян) до Матенадарана.
Проступают Бульварное полукружие и элементы нового генерального плана Еревана: улицы Терьяна, Абовяна, Налбандяна, Тиграна Великого, прогулочный Северный проспект — местный вариант Арбата, площадь Республики.

Проступают — и на этом фоне особо контрастно — ошметки старого, еще царского Еревана: улицы Арами, Кохбаци и соседние. Они усеяны руинами середины-конца XIX века — строения в таком состоянии, будто их бомбили, хотя никакая вражеская авиация, слава богу, никогда не долетала до Еревана. “Вилла Деленда” миллионеров-братьев Мнацаканян 1906 года постройки на улице Езика Кохбаци — единственное сохранное историческое здание в этих кварталах, теперь в ней обыкновенный элегантный гостевой домик “бед энд брекфаст”.

Открываются, проявляются шум и гам, вылетают из переулков компании парней — как стайки волчат диковатого горского вида (особенно потом, ближе к вечеру, они приобретут устрашающие черты в стиле “кошелек-или-жизнь”). На поверку “волчата” очень веселы, доброжелательны, безобидны и всегда готовы гостю-незнакомцу предложить присоединиться к их компании.

Открываются и печальные картины. Канатная дорога, которая 20 лет не работает и, похоже, уже не собирается. И верхний фрагмент Каскада не достроен из-за тех же событий той же давности; строительную яму надо обходить какими-то тропинками, вдоль которых расставлены кастрюли и весы уличных торговцев лимонами. Вечный огонь на вершине тоже почему-то не горит. Зато рядом работает детский аттракцион-кораблик, похожий на главного “героя” трогательного советского мультфильма “Катерок”…

Подготовила Елена Шуваева-Петросян, “Новое время”